Литературная страница

ЦАРСКИЙ ПУТЬ НА ГОЛГОФУ

(Рассказ из книги «Крестом Твоим жительство», Яковлев М.Л., 2017г.)

(Окончание…)

Глава третья. Крестный путь

В сопровождении родителей он прошел прямо в комнату к Алексею. Перекрестил его. Сказал: «Волноваться не надо.
Ничего страшного», И ушел.
Доктора разводили руками — кровотечение прекратилось.
Неутихающие пересуды и сплетни об отношениях Распутина с Царской семьей вызывали у Государя вполне понятное раздражение .«Действительно, слишком уж много лишнего говорят, как и о всяком, кто не из обычной среды принимается изредка нами. Это только простой русский человек, очень религиозный и верующий… Императрице он нравится своей искренностью, она верит в его преданность и в силу его молитв за нашу семью и Алексея… но ведь это наше совершенно частное дело… кому он мешает?»
По светским гостиным, по коридорам Думы, по рынкам и кабакам распространялись бредовые слухи, что Царь безвольный, что супруга его во всем понукает им, что она немецкая шпионка, что царская Россия обречена и опять проиграет войну…
По полю России сеялись семена новой смуты, которые проросли и заглушили народную ниву преданности…
Идея русской монархии не может быть без веры в Бога и в Его высший Промысл, действующий через Своего избранника.
Монархия в Российской империи выстраивала и скрепляла собой весь сложный каркас Русского государства и не могла быть отделена от него без обоюдного поражения, так как не существовала сама по себе, но питалась соками народной веры в своего царя-помазанника.
О поврежденном состоянии Православия, исконно служившего фундаментом Руси-России, свидетельствуют на кануне ее крушения факты вопиющего неверия в Бога и Святое Евангелие даже среди священноначалия (по их же личным признаниям), не говоря уже о многих духовных преподавателях и служителях Русской Православной Церкви.
Духовные училища и академии превратились в рассадники революционных настроений.
Церковность и религиозность не вызывали у интеллигенции, чиновников и офицеров ничего, кроме насмешек и пренебрежения.
В рабочих кварталах по-прежнему венчались, крестили младенцев и христосовались на Пасху, но вера была мертва, и вместо святых молитв всюду пьянки, мат и разврат…
Молчаливый более прежнего, Государь поименно знал заговорщиков из числа своих дядьев и других родственников, членов Думы и военных чинов, которые постоянно совещались на квартире английского посланника Бьюкенена, но своей неприязнью к ним не желал бросить тень недоверия на прочих лиц царской фамилии, а равно и на людей из царского окружения и генералитета.
Благородство монарха предполагает наличие подобного качества и у его непосредственного окружения.
Государь не желал подозревать своих личных врагов в предательстве интересов России, он предпочитал держаться той мысли, что он и они, несмотря на некоторые существенные разногласия, совершают сообща великое дело — готовят победоносное наступление.
Царь многое видел и понимал, но отложил все внутренние дела до победы в войне.
А заговор зрел, и заговорщики уже стояли за спиной Государя. Убрав Распутина, они подступили к основанию царского трона. Дни Царской семьи, казалось, были по-прежнему размеренными и деловыми.
Прошли Рождество и Святки, было много веселья и угощений, гости, балы, раздачи подарков в казармах и госпиталях…
Великие княжны снова с утра до вечера на операциях и перевязках. Алексей болен корью.
Император часами сидит, склонившись над государственными бумагами и военными картами, несколько утомлен совещаниями и докладами, хотя спокоен.
Императрица, в отличие от супруга, пребывает в плену предчувствий.
«Никогда нельзя знать, что нас завтра ожидает», — заносит она в тетрадку. Все чаще застают ее на коленях перед образом Богородицы…
По вечерам вся семья собирается вместе в зеленой гостиной. Читают Чехова, музицируют…
Высокие напольные часы отсчитывают последние минуты их мирной жизни.
Двадцать второго февраля 1917 года царский поезд с Императором и свитой отбывает в Ставку.
Государь едет туда без особой к тому необходимости, исключительно по просьбе начальника Штаба, генерала Алексеева, проявившего непонятную настойчивость.
Императрица с детьми остается в Царском Селе. Она в душевной тоске и тревоге плачет в супружеской спальне. Боятся побеспокоить ее…
Двадцать третьего февраля к трем часам пополудни улицы Петрограда, словно по команде, заполняют тысячные толпы горожан, якобы возмущенных недостатком муки и хлеба. Они почему-то громят пекарни и идут на столкновения с полицией…
Есть уже первые жертвы с обеих сторон.
Государь прибывает в Могилев и возглавляет хорошо отлаженную работу Ставки.
Из Петрограда начинают поступать сообщения о беспорядках. Начштаба генерал Алексеев, министр внутренних дел, а также имеющие властные полномочия столичные генералы в своих докладах и донесениях уверяют, что меры принимаются и ничего угрожающего не происходит.
Двадцать четвертого февраля Государь получает телеграмму из Царского Села от Императрицы: «Революция вчера приняла ужасающие размеры…
Уступки необходимы…» День за днем ситуация накаляется. Восстание охватывает почти весь Петроград и подступает к Царскому Селу. Восставшие выдвигают лозунги о свержении царской власти.
Мятежи вспыхивают и в казармах; солдаты расстреливают офицеров» переходят на сторону восставших.
В столице империи грабежи, насилия, паника…
Государь телеграфирует главнокомандующему Петроградским военным округом генералу Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай».
Даны надлежащие указания кабинету правительства и императорской гвардии.
Но вместо решительных жестких мер повсеместная суета и растерянность. Председатель Думы Родзянко забрасывает Ставку телеграммами о срочной необходимости назначения «нового ответственного правительства», разумеется, во имя спасения Отечества…
Двадцать седьмого февраля Государь, ввиду бездействия своего окружения, направляет в Петроград генерал-адъютанта Иванова с приданным ему Георгиевским батальоном для наведения порядка в столице империи и защиты Царской семьи.
На Государя продолжается давление думской оппозиции и близких к ним лиц из генералитета, вдруг проявивших повышенную озабоченность революционными беспорядками в Петрограде, с целью добиться его монаршего согласия на формирование Правительства народного доверия, которое одно только и сможет прекратить беспорядки и обеспечить спокойствие в стране и на фронте.
Он слушает, смотрит им в лица… Переводит взгляд на окно, на ясный, без лжи и лукавства, зимний пейзаж… Он знает, в Царском Селе молятся за него, и сердце его все время там — с женой и детьми…
В тисках уже очевидного заговора Государь соглашается на введение новой формы парламентского правления, на все политические условия — всё на алтарь победы в войне. Как воздух нужна победа, а там уже совсем другой разговор будет с этими господами…
Он не скрывает своих мыслей о происходящем: «Я берег не самодержавную власть, а Россию. Я не убежден, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу».
В Петрограде образован Временный комитет Государственной думы (Временное правительство), моментально объявивший себя органом верховной власти в России.
Случилось то, что впоследствии назовут Февральской революцией.
Двадцать восьмого февраля Государь выезжает поездом в Царское Село.
На станциях и полустанках простой народ сбегается поглядеть на Царя; радостно кланяется и машет шапками…
От него, как всегда, «ничего не зависело».
Скоро точно так же будут сбегаться и махать новым правителям и вождям…
Первого марта царский поезд прибывает на станцию Дно и в Псков»
Командующий Северным фронтом генерал Рузский на приеме у Государя склоняет его к отречению от трона по требованию Временного правительства, опять-таки «ради спасения горячо любимого Отечества».
Передвижение генерала Иванова заблокировано железнодорожниками по приказу Временного правительства.
Вспыхнул революционный Кронштадт.
В Царском Селе Императрица вдвоем с великой княжной Марией выходят ночью к полкам дворцовой охраны, чтобы как-то подбодрить растерянных гвардейцев, осажденных революционной и пьяной от вседозволенности солдатней.
В царском поезде той же ночью старик камердинер увидит коленопреклоненного Императора, молящегося у изголовья своей кровати перед святыми иконами… целующего со слезами фотокарточку сына-наследника.
«Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения России».
Предавшие его генералы и большинство великих князей Романовых видят единственный выход в передаче верховной власти в руки «ответственных» прогрессивных деятелей.
Второго марта 1917 года Император Николай II принимает решение об отречении от престола в пользу родного брата Михаила. Записывает в дневнике: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко.
По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета.
Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев — всем главнокомандующим. К двум с половиной часам ночи пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился.
Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я поговорил и передал им подписанный и переделанный манифест, В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман».
В Царском Селе гвардейские полки охраны бодрым строем и с музыкой ушли засвидетельствовать свое подчинение Временному правительству. Все они клялись в верности своему Государю, все они неоднократно получали подарки из царских рук. Многие из них сидели с Государем за одним столом и были облагодетельствованы им со всею щедростью. Ушли, оставив беззащитной его семью.
По комнатам царского дворца бродят расхристанные солдаты… заходят в комнату наследника поглазеть на него… охотятся в парке на любимых диких коз Государя…
В Петрограде всем довольны, фунт хлеба всего пять копеек, а масла — пятьдесят…
Всюду плакаты «Долой самодержавие!».
Третьего марта Государь отбывает обратно в Ставку для прощания с армией.
Великий князь Михаил Александрович, получив от председателя Думы Родзянко отрицательный ответ на вопрос о гарантии личной безопасности, отказывается от царского престола Российской империи. Самодержавие пало. Восьмого марта 1917 года в Могилеве лишенный престола Царь прощался с любимой армией.
— В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска.
После отречения моего за себя и за сына моего от престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия! Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять Россию от злого врага… Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает о мире, кто желает его -тот изменник Отечества… Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе святой великомученик и Победоносец Георгий!
В тот же день из Киева прибывает поезд с матерью Государя Марией Федоровной.
«Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание! Он открыл мне свое кровоточащее сердце, оба плакали. Бедный Ники рассказывал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять все с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию; затем -чтобы спасти страну — предложил образовать новое правительство и отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он… подписал манифест. Ники был неслыханно спокоен и величественен в этом ужасно унизительном положении».
Вечером 8 марта Государь выехал из Могилева в Петроград, деликатно извещенный генералом Алексеевым о том, что он должен считать себя «как бы арестованным».
Посланный Временным правительством, генерал Корнилов объявляет Императрице об аресте Царской семьи; расставляет караулы из вооруженных солдат.
Девятого марта Государь с вокзала приезжает в Царское Село.
Они снова вместе. Оставшись наедине с женой, он дает волю безудержным, долгим рыданиям…
С этого дня Государь именуется «гражданин Романов». Ни он, ни его супруга и дети больше не принадлежали самим себе. Царская семья с горсткой верных слуг в ожидании решения своей участи старается жить в прежнем порядке. Дети проводят время за чтением книг, занимаются рукоделием; Алексей почти поправился от болезни, но заболела Мария.
Государыню, больную сердцем, перемещают по комнатам в специальном кресле.
Государь расчищает от снега дорожки под насмешки и толчки солдат. Им доставляет удовольствие покрикивать на Царя: «Туда нельзя, господин полковник!.. Вернитесь, когда вам говорят!..» Государь не отвечает. Лишь однажды пришлось осадить жесткой отмашкой распоясавшегося конвойного, и после этого к нему уже не приставали с грубостью.
Он понемногу приходит в себя, колет лед, спиливает старые деревья в парке, читает военные мемуары… Но что бы ни читал, что бы ни делал, душою и думою он все еще там — в том страшном круговороте безвыходных черных дней…
Еще не остыло с кровью вырвавшееся из сердца тогда в Могилеве: что если бы вся Россия на коленях просила его вернуться на царский престол, он ни за что не вернулся бы.
Но Россия не понимала, что сотворила с собой. Наступила весна. В Царской семье все живы-здоровы. Дети снова учатся, благо остались учителя. Теперь с утра до вечера все охвачены единым делом: разбивают под окнами большой огород. Государь охотно копает грядки…
Его единственная просьба к властям: «Дайте мне жить с моей семьей самым простым крестьянином, зарабатывающим свой хлеб. Пошлите нас в самый укромный уголок нашей Родины, но оставьте нас в России». Потом будет август и переселение Царской семьи в Тобольск — так распорядится новый глава правительства Керенский, оправдывая это распоряжение тем, что спасал арестованных от мести большевиков.
В Тобольске, на родине незабвенного друга семьи старца Григория, их поселят в бывшем губернаторском доме. Распорядок дня следующий: вставали в девять часов, потом утренний чай, потом младшие дети шли на уроки, а старшие — кто читал, кто рукодельничал, кто занимался по дому; в одиннадцать часов прогулка на свежем воздухе; завтрак около часа дня, после него вторая прогулка; в четыре часа дневной чай и продолжение занятий; в семь часов подавался обед, и до вечернего чая семья была вместе: либо за игрой в домино, либо за чтением вслух кого-то из классиков, либо за театральным представлением, которое устраивали Анастасия с Марией…

Государь продолжает вести дневник. Следит за новостями с фронта. Государыня — сама приветливость, ласка и ободрение . Преподает Закон Божий детям…
У всех — забрезжившая надежда на жизнь, простую жизнь. Им дозволено сквозь шеренги солдат ходить в церковь. Но потом отменят и это. Тем временем в обеих столицах революционная эйфория. Демократия! Свобода собраний! Долой полицию! Долой стыд!..
Воспаленное время… Воспаленные умы и желания -все требовало перемен, все летело в едином порыве: «Даешь лучшую жизнь!» И влетело, куда хотело. «Лучшая жизнь» случилась гораздо хуже. Смертельно хуже.
Но обратной дороги не было. Всем участникам предстояло пройти через адовы муки Гражданской войны, разрухи, голодомора, репрессий и лагерей… Через войны и войны — «горячие» и «холодные»… Осенью грянет Октябрьская революция.
Правительство Керенского разбежится… Но не всем повезет, многих переловят и перебьют.
Революционные матросы возьмут за правило вваливаться в любое жилище и вершить самосуд.
Ленин и Троцкий на скорую руку подпишут с Германией Брестский мир, по которому Россия лишится своих древних русских земель в Прибалтике, Белоруссии, Украине.
«Заводы — рабочим!», «Землю — крестьянам!», «Грабь награбленное!» Вот оно счастье…
Наступит 1918 год. На Страстной неделе Великого поста Царскую семью переправят в Екатеринбург и разместят в Ипатьевском доме под двойным кольцом охраны. Их сносно кормят, каждое утро свежее молоко…
Но участь предрешена, и где-то уже поставили точку. С ними пять человек обслуги: врач Боткин, лакей и помощник Трупп, комнатная девушка Демидова, повар Харитонов и поваренок Седнёв.
В этом доме («доме особого назначения») они проживут до середины июля.
В неизвестности. В ожидании.
Где-то остались беззаботная солнечная Ливадия… царскосельский парк… их зеленая гостиная… финские шхеры… своды кремлевских палат и соборные звоны… днепровские кручи лавры… лесные чащобы Пущи… Где-то остались арапы в белых чалмах и красных рейтузах, лакеи и скороходы, блестящие офицеры, духи и платки с вензелями, паркеты, балы, театральные ложи… беседки, лужайки, фиалки. фонтаны и снежные горки… парады, маневры, оркестры, салюты, гвардейские экипажи…
Всё позади, мимолетное, преходящее… Впереди ждала вечность. Их поднимут среди ночи 17 июля. Прикажут одеться и спуститься в подвальную комнату. Смешная причина: ночью фотографироваться?!
Маленькая пустая комнатка. Принесут кресла и стулья. Кто-то сядет, кто-то будет стоять. Не было лишь поваренка. Пройдут минуты, минуты, минуты… Войдут трое или четверо в кожаных пиджаках и солдаты с винтовками.

Представитель Уралсовета зачитает смертный приговор и вскинет револьвер: первый выстрел в Государя, второй — в наследника… Пальнут вразнобой винтовки. Все потонет в расстрельном грохоте и дыму… Замечутся по комнате, втыкая штыки в тела княжон, еще стонущих, добивая всех выстрелом в голову, срывая сережки, браслеты, кольца…
Кровавое месиво тел побросают в кузов автомобиля. Уже светало…
Останки Царской семьи вывезут в лес на загодя присмотренное место и уничтожат там совершенно.
Пройдет девять лет. В 1927 году в Сербии на стене Охридского монастыря проявится лик Императора Николая II в нимбе святого… Во всем православном мире начнется народное почитание святых Царственных страстотерпцев — русского Государя и его семьи.