Молитва матери


Друзья! Заранее прошу прощенья, —
Быть может, и не время вспоминать,
А я вот вспомнил, вспомнил всё мгновенно:
Деревню нашу, дом, отца и мать.
Отец и мать мне часто говорили:
«Сыночек милый, к Богу обратись!»
И ежедневно обо мне молились.
Но я любил совсем другую жизнь, —
Вино, друзья и стони развлечений
Мне ослепили сердце и глаза.
И, ослепленный, с диким наслажденьем
Смотрел я в рюмку, а не в небеса.
Молитвы для меня страшнее яда были,
О Боге я и слышать не хотел.
Летели дни… Я жил в грязи и пыли…
И думал я, что это мой удел.
Мне не забыть, наверное навеки
Тот страшный день, — отец мой умирал…
Из материнских глаз слез вытекали реки,
А я стоял хмельной и хохотал:
«Ну где же Бог твой? Что ж Он не спасает?
Он – Исцелитель, — что ж ты не встаешь?!
Без Бога люди также умирают, —
И ты, отец, как все в земле сгниешь.»
«Я жив еще, а ты, сынок, мертвец,
Но знай, что мертвым ты не будешь вечно,
И вскоре воскресит тебя Творец!»
Отца похоронили… Мать молилась,
Втройне молилась о душе моей.
Потоки слез, что за меня пролились
Я буду помнить до скончанья дней.
Ну, а тогда я думал по-другому…
Была противней мать мне с каждым днем.
И вот, однажды я ушел из дома
Глубокой ночью, словно вор, тайком.
Тогда кричал я: «Вот она – свобода!
Теперь я волен в мыслях и делах.»
…Не знал тогда я то, что жизнь – болото:
Ступил на кочку – и увяз в грехах.
И жизнь меня, как щепку закружила
В водовороте суеты и зла.
Вначале хорошо кружиться было,
Но вскоре закружилась голова.
И вскоре стал ужасной, страшной мукой
Мне каждый круг и каждый оборот.
Я волю напрягал, ум и – до боли – руки,
Но жизнь – водоворот, водоворот…
«Друзья» — какое лживое, обманчивое слово! –
В водовороте самый первый круг.
О, если б жизнь моя могла начаться снова
Со мною б был Единственный и самый лучший Друг!
Круг развлечений, в золото одетый,
Меня своим сияньем ослепил.
Я был слепцом, не видел рядом Света,
И в страшном мраке по теченью плыл.
Вино – источник зла и тысячи лишений…
Приятный круг – о, скольких он сгубил!
Но есть источник жизни и спасенья –
Не пил я из него, я из бутылки пил.
Но, кто же мог спаси меня от смерти,
От тех кругов, влекущих так на дно?
Не человек, не человек, поверьте!
Метался я, не находя ответа
И вот, однажды летом, в сильный дождь,
На улице я друга детства встретил.
Увидев земляка, почувствовал я дрожь.
Предстал передо мною милый образ:
Глаза печальные и мокрые всегда.
Забилось сердце, задрожал мой голос,
И вырвались бездушные слова:
«Ну, как там мать, меня хоть вспоминает?
Наверное, давно уж прокляла?
Хотел заехать все, да время не хватает, —
Сам понимаешь, то работа, то дела.»
«Дела, работа… Помолчал бы лучше –
Твои дела нетрудно угадать!
Я расскажу, но только сердцем слушай
Про то, как «позабыла» тебя мать.
Когда сбежал ты, мать твоя от горя
Вся поседела – ведь тобой жила!
И каждый день, в любую непогоду,
Шла на распутье и тебя ждала.
И руки простирая свои к Богу,
Молясь во имя пролитой Крови,
Она стояла, влитая в дорогу,
Столпом надежды, веры и любви.
Ну, а когда стоять была не в силах,
Когда она в постель совсем слегла, —
Кровать к окну подвинуть попросила,
Смотрела на дорогу и ждала…»
Его слова стремительным порывом
С души сорвали равнодушье враз.
Я задрожал и прошептал пугливо:
«Скажи, что с ней? Она жива сейчас?»
«Сейчас – не знаю… Уезжал – дышала…
В бреду я слышал страшные слова:
— Сыночек милый, ты пришел? Я знала…
А ты, работа, говоришь, дела!»
Я побежал, подстегнутый, как плетью,
Одним желаньем, жгущим, как огнем:
Увидеть мать, не опоздать, успеть бы,
Упасть пред ней, раскаяться во всем!
Вокзал и поезд… И одно лишь слово
В висках стучала молота сильней.
Хотел не думать, но напрасно, — снова
Я слышал лишь одно: «Скорей, скорей!»
Вот поезд встал. Я вышел. От волненья
Меня трясло и что-то жгло в груди.
Я в ночь шагнул дрожащей страшной тенью
От пламени, горевшего внутри.
…Знакомая дорога и деревья,
И только незнакомый сердца стук…
Вот кладбище, за кладбищем деревня.
Могилы… И отца я вспомнил вдруг.
И ноги как-то сами повернули…
И в тишине, зашелестев листвой,
Меня к его могиле потянули
Заросшей и заброшенной тропой.
Я шел до боли напрягая зренье:
Знакомая березка – значит, здесь…
Впервые в жизни встал я на колени,
Прижав к щеке холодный, мокрый крест:
«Отец, прости безумную ошибку!
Ты прав! – ты жив – я слышу шепот губ.
Стоишь ты предо мной, твоя улыбка…
А я – зловонный, сгнивший, мерзкий труп.
Но я заботой и любовью к маме
Сотру все прошлое, клянусь тебе!
И ты, мой папа, будешь в сердце с нами…
А если?.. Если мать уже в земле?!»
И сердце снова бешено забилось.
Я огляделся… Тьма, ни зги кругом
И, вдруг – луна… Окрестность осветилась,
И я увидел рядом свежий холм.
Да, лишь луна и звезды только знают,
Как я со стоном на могилу пал
И мамин холмик обнимал, рыдая,
И землю по-сыновьи целовал:
«Ты слышишь, мамочка? Прости, родная!
Не надо, не молчи, открой уста!
Давай молиться вместе, дорогая, —
Встань, мама, слышишь, умоляю – встань!»
Но холм молчал, дыша могильным тленьем.
Кругом – ни звука, словно мир уснул.
И, вдруг, я понял, Кто мне даст прощенье,
И с воплем к небу руки протянул!..
И эта ночь последней стала ночью
В моей безбожной жизненной ночи, —
Она открыла мне слепые очи,
Она мне влила в сердце Божий мир.
С тех пор живу я с Господом Иисусом, —
Моя в Нем радость, счастье, чистота!
И никому теперь сказать не побоюся,
Что я не мыслю жизни без Христа.
Когда я вижу пред собой картину:
Заплаканную, сгорбленную мать,
А рядом – гордого, напыщенного сына,
От всей души мне хочется сказать:
«Вы, матери, имеющие сына,
Прострите ваши руки к небесам –
И верьте, что молитвы ваши сильны
Творить и после смерти чудеса!..
Вы, сыновья, забывшие о Боге,
Взгляните на молящуюся мать
И встаньте рядом, чтоб в своей дороге
Вам эти слезы не пришлось пожать!»

Николай Шалатовский